***
Крым
Стрекозы оккупировали Крым,
и плёнка крыльев пропиталась красным
с небес. На остывающей террасе
о крови говорили комары.
На землю, на крапиву, на сарай
сходила кровь по вишням. Фотоснимок,
где маялось три тысячи травинок
в заборной раме сонного двора.
Всё было контуром, волнением крыла,
лягушек хор, осоловевший ежик,
и вечер, близкой смертью покорёжен,
и воздух острый, будто из стекла.
Маркина Анна Игоревна. Родилась в 1989г., живет в Москве. Окончила Литературный институт им. Горького, семинар детской литературы А.П. Торопцева. Публикации стихов - в «Зинзивере», «Новой Юности», «Авроре», «Российском писателе», «Слове/Word», разных альманахах, газетах и сборниках. Финалист Илья-премии (2008г), лауреат премии «Серебряный стрелец» (2011г), призер Чемпионата Балтии по русской поэзии (2014г).
СТОЯНКА ДИРИЖАБЛЕЙ
* * *
Цвет, мой свет,
был маковый, астровый, апельсинный,
больше нет,
что-то бледно-плотное, парусинное,
что-то здесь,
в коленях, в щиколотках, в сосудах
просто взвесь
соль и взвесь от земли и наверх… повсюду.
* * *
Ты зачем лежишь, загораешь… Ты вообще зачем?
Солнце терпкое, вязкое: самбука и доктор Мом.
А комар терпит бедствие на твоем плече –
самолетик Амелии Эрхарт в тридцать седьмом.
Вот на коже – кровавый мак. Что-нибудь в этом есть.
Собери-ка свет, и в себя его упакуй.
Вот вода и камни. Самолетик, комарик, всплеск.
По тебе мои пальцы выдвигаются к третьему позвонку.
Ходит крыша пальцев, без плотников и стропил.
Ты дрейфуешь под солнцем, безмысленный и простой.
Вот бы встал, постоял, как спартанец у Фермопил:
тяжесть - с запада, а с востока – простор, простор.
* * *
Все останутся, знаю, волнением, облаком, вздохом,
может, отблеском беглым, упавшим с обеденной ложки,
потому что иначе нельзя и иначе мне плохо,
потому что нельзя не остаться хотя бы немножко.
Все во мне и вокруг. Так хранят номера телефонов
тех, кому электроника вряд ли уже пригодится,
ни стереть, ни забыть, потому что хозяева оных
не ушли, не зашли вместе с солнцем, а просто одиннадцать
на настенных часах. И темнеет, темнеет, темнеет,
будто нет ничего кроме ночи, бессонницы, грусти…
Это все проживешь. Станут тени немного длиннее,
а тебя не покинут любимые и не отпустят.
* * *
Все останутся, знаю, волнением, облаком, вздохом,
может, отблеском беглым, упавшим с обеденной ложки,
потому что иначе нельзя и иначе мне плохо,
потому что нельзя не остаться хотя бы немножко.
Все во мне и вокруг. Так хранят номера телефонов
тех, кому электроника вряд ли уже пригодится,
ни стереть, ни забыть, потому что хозяева оных
не ушли, не зашли вместе с солнцем, а просто одиннадцать
на настенных часах. И темнеет, темнеет, темнеет,
будто нет ничего кроме ночи, бессонницы, грусти…
Это все проживешь. Станут тени немного длиннее,
а тебя не покинут любимые и не отпустят.