Введите текст
Сергей Алексеевич Шестаков родился 29 января 1962 года в Москве. Окончил механико-математический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова. Во время учебы работал геологом, ночным комендантом, техником-наладчиком. Потом был инженером на оборонном предприятии, преподавал высшую математику в педвузе. Стихотворения публиковались в периодической печати. Работает учителем математики, автор ряда статей и учебных пособий, заслуженный учитель РФ. Выпустил две книги стихотворений (1993 и 1997 гг.). Член редколлегии литературно-общественного журнала “Новый Берег” (Копенгаген). Живет в Москве.
* * *
на пути к чудесному водопою
драгоценная пелена
пламень пляшущий над тобою
и улыбка зыбкая как волна
восемь дней назад удивлённым оком
в первый раз следя за улыбкой той
ты ещё не ведал что станешь Богом
миром временем светом тьмой…
ПОКА САДЫ ВОЗДУШНЫЕ НАД НАМИ
Стихотворения публиковались в журналах «Волга», «Звезда», «Знамя», «Нева», «Новый берег», «Урал», «Шо» и др. Автор сборников стихотворений. «Стихотворения» (М.: Весть-Вимо, 1993), «Стихотворения (вторая книга)» (М.: Христианское издательство, 1997), «Непрямая речь» (М.: Водолей-Publishers, 2007), «Схолии» (М.: Ателье вентура, 2011), «Другие ландшафты» (М.: Ателье вентура, 2015).
Заместитель главного редактора литературно-общественного журнала «Новый берег» (Копенгаген)[5].
* * *
он говорит говорит я дал тебе алфавит говорит я дал тебе мир и меру
время я дал тебе говорит и всякую мысль и свет наделил тебя сим и тем
ты из тыщи тыщ нищете чету на щите тщету утвердил возлюбил химеру
падаешь падаешь в персть человечью млечью внечеловечью темь
александрийские библиотекари чащи чаши чаны черного молочая
рыб уже гласных нет и согласных птиц последний корчится козодой
буквы такие маленькие а жизнь такая большая
он говорит говорит говорит и гасит гасит звезду за звездой…
***
смотри, смотри бездомными глазами,
зелёными, презревшими две смерти,
пока сады воздушные над нами
топорщатся стократными плодами
и осень всей не раздарила меди,
смотри, смотри, как повисают птицы
над временем в серебряной отваге,
пока о сны ломают мастерицы
вязальных стрелок часовые спицы
и проступают буквы на бумаге,
смотри, смотри, как тяжелеет слово
и падает с неразличимой ветви,
что яблоко в ладони птицелова,
и вздрагивает луч, и тает снова,
и узнаванья слаще нет на свете,
смотри, смотри, пока ещё кулиса
приподнята над сценою ледащей,
смотри, смотри, уже светают лица,
пока ты смотришь, узнаванью длиться,
и мы одно – и здесь, и вне, и дальше...
***
ночью, когда за спиной волшебство
тайной колышется сенью,
вдруг ощущаешь былое родство
с каждой обмолвкой и тенью,
в тихом свеченье небесных шелков
высший твердя из обетов
вольному ордену майских жуков,
жужелиц и короедов,
и закрывая ночную тетрадь,
смотришь на землю по-птичьи,
чтобы за миг до рожденья принять
смертное чьё-то обличье…
***
это она с пасхальным ангелом на крылечке,
белое платье, русых волос колечки,
кожа чуть золотится, вербы стоят, как свечки,
рядом смешные взрослые человечки,
крыш с черепицей красной сплошной петит,
сердце в лучах заката к тебе летит,
дай же ей чуточку, самую малость, совсем немного:
чтобы горело ясно, чтобы не гасло, чтобы не мокло,
маленький домик с мальвами у порога,
доброго пастора по субботам, по воскресеньям доброго бога,
ласточку в небе, штопающую облака,
черного хлеба, белого молока,
голос, омытый воздухом побережья, земной, отважный,
взгляд, отраженный морем, солёный, влажный,
тело, словно звенящее от весенней жажды,
парус, в который его завернут однажды,
девочку с ангелом на крылечке, снега, снега,
синие реки, лазоревые берега...
крит
"...Создателем Лабиринта некоторые называют Дедала, другие – Эпименида; часть источников утверждает, что это – один человек, а обитатель Лабиринта (и в руинах пребывающего неизменным) – мысль, которая по сей день ищет выход, насмешливо расправляясь с теми, кто в слепоте своей полагает, будто путь туда и путь обратно можно пройти по одной колее."
I.M., fr. 2a'
1
говорят, любовь ходит с белой тросточкой, а беда пристальна,
говорят, любой мысли нужна лонжа,
следующее высказывание истинно,
предыдущее ложно,
стрелки чикают, как ножницы, режут жизнь на ломтики,
а у нас дела поважнее:
запускать бумажные самолётики,
чтобы небо стало синее,
чтобы ираида павловна охала,
закрывала окно спешно,
словно мы одно, а не около,
и любой – ферзь, а не пешка,
на руках царапины да корябинки,
взрослые слова вроде спама,
но зато у нас такие кораблики,
что в альгамбру плывут прямо,
там-то мы с тобой и встретимся,
маленькая моя дикарка,
сбросив надоевшие вретища,
разговаривать с демонами декарта,
а потом в узелок да по яблочку,
по краюшке, да лугами, лугами,
и философ, превратившийся в бабочку,
будет мирно порхать над нами...
2
я играю в yankees двадцать седьмого года,
ты в две тысячи третьем, читая написанную в две тысячи пятом
книгу барта, бормочешь, мол, вышел, мол, шишел-мышел,
мы женаты ровно четыре жизни, ngc 7662, округ истрия, лен дакота,
девяносто лет ты меня называла братом,
ни один из нас о другом никогда не слышал,
твой телефон постоянно занят
чем-то своим, где-то шляется, не даётся в руки,
повадки его павлиньи,
когда я смотрю на восток, ты смотришь на запад,
там, где наши взгляды скрещиваются, индевеют звуки,
смерч закручивается, льют не переставая ливни,
оттого и встречаемся не часто,
не звоним, не снаряжаем посольства
пышные, неповоротливые, как нерпа,
но зато, когда, когда времена случатся,
у тебя глаза, глаза два весенних солнца,
у меня два весенних неба,
и тогда снежки, снежки и впрямь становятся сини,
и планеты легче, легче радужных пузырей мыльных,
и нет ничего, что можно назвать краем,
и хотя из всех каталогов, атласов, карт вычёркивают пустыни,
мы не нарушаем границы возможного, мы их
просто отодвигаем…
−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−−
1. The 1927 New York Yankees season was their 25th season. The team finished with a record of 110–44, winning their fifth pennant and finishing 19 games ahead of the Philadelphia Athletics and were tied for first or better for the whole season.
2. NGC 7662, also known as the Blue Snowball Nebula, is a planetary nebula located in the constellation Andromeda.
береника
где – за семью морями, семью лесами –
утром очнёшься, синью омыв ресницы,
чьими ты будешь смотреть на него глазами –
горечи, нежности, смерти, зимы, зегзицы,
чьими руками – вестницы, кружевницы –
будешь плести на морозном стекле узоры,
время косится згой на твои косицы,
свет убавляет, с пылью равняет горы,
где он увидит ночью, в каком сезаме,
синие сны-самоцветы, обломки клада,
чьими он будет смотреть на тебя глазами –
смертника, праздника, финиста, снегопада,
чьими руками – лирника, цинцинната –
будет печаль заводить за края денницы,
время свербит в груди, пустельга, цикада,
режет зрачки, прореживает зарницы,
это вербена, вереск, омела, верба,
это на всех языках золотая книга,
это глаза в глаза, это небо в небо,
ленточка, лествичка, ласточка, береника...
конечная
когда-нибудь мы выйдем на другой,
чужой и незнакомой остановке,
и поплывём над пылью и травой,
внезапной удивлённые сноровке,
и станет ночь, где звёздам нет числа,
и поведут нас по небесной бровке
проводники без тени и чела
и ангелы в глухой экипировке,
и мы войдём в необозримый зал,
как будто внутрь гигантского кристалла,
смотри,– ты скажешь,– всё, чем ты не стал,
смотри,– отвечу,– всё, чем ты мне стала,
как будто нас вселенная прочла
и странную устроила затею,
смотри,– ты скажешь,– вот и смерть прошла,
смотри,– отвечу,– вот и свет за нею,
здесь будут наши горести и сны,
здесь будут вёсны и печали наши,
и это всё положат на весы,
и покачнутся медленные чаши,
и чей-то голос, жолт и нарочит,
произнесёт вердикт за пылью млечной,
конечная,– водитель пробурчит,–
и мы, очнувшись, выйдем на конечной.
***
говори, говори со мною,
говори, даже если свет
обернется такою тьмою,
из которой возврата нет.
говори, даже если губы
лубяная сведет тоска.
полоумные лесорубы
ждут безумного лесника.
говори, говори дыханьем,
криком, шепотом, немотой,
яблонь розовым полыханьем,
горем, радостью, всей собой,
чтобы время не шло, а пело –
до предела, до той поры,
как вонзятся в глухое тело
милосердные топоры…
СЕРГЕЙ ШЕСТАКОВ
